...Он спасся от самоубийства скверными папиросами.
становится лучше, если писать. плохой пост.
есть такие ночи, в которых нет воздуха. или я просто забываю, как дышать. от ослепительного страха, мотивированного остаточным инстинктом самосохранения, я прокусываю рот, свешиваю голову с дивана и выплевываю сгустки черной крови. комната в эти моменты становится пыточной камерой, где из стен торчат шипы, а сами стены сверху донизу залиты кровью, воском,чернилами; исписаны проклятьями на латыни, иврите, хинди; изъедены вековой плесенью, ржавчиной, кислотой. я совсем безумная в эти ночи и готова бросаться на них, пытаясь облегчить огромное, жгущее нечто, скрывающееся под ребрами. эта истерика может длиться часами. воспаленное сознание выхватывает только картинки: синие пальцы рук, то, как я поднимаюсь на носочки, а потом обрушиваюсь на пол, потолок с разных углов, о которые тоже можно порезаться, ожесточенный оскал, отраженный в зеркале. все что мне остается, это беззвучно кричать в ладони, обесточивая город. люди с утра проснутся и не смогут сварить себе кофе, потому что мне этой ночью было слишком. слишком больно, слишком страшно, слишком невыносимо. нет такого черного ни в одной палитре, чтобы нарисовать эти ночи. нет таких слов ни в одном языке, чтобы выразить, как мне бывает плохо. я не знаю, как унимать в себе эту стихийную, умертвляющую боль. она сама затихает, оставляя тебя на полу, измученного, с руками, вывернутыми под неестественным углом, с лопнувшими сосудами по всему телу, со вкусом крови во рту. ты открываешь глаза медленно, проверяя, не больно ли, не взорвется ли череп с этим движением. это как похмелье, только острее и глубже в тысячу раз. осторожно подтягиваешь к колени, обнимаешь их руками. из глаз текут слезы и это почти хорошо. почти. совсем хорошо станет, когда удастся заснуть. в голове гулкая и темная, как тоннели метро, пустота. пытаешься нашарить там хоть одну связную мысль, хоть обрывочное воспоминание, хоть строчку песни. не выходит. успокаиваешься. засыпаешь.
думаю, эти записи пригодились бы моему будущему лучащему врачу. это пугает, наверное, если верить. это отвращает, наверное, если представлять. в этом нет ничего прекрасного. я по-ды-ха-ю внутри себя. я самый мертвый из ныне живущих. хоть кто-нибудь умирал такое количество раз? хоть кто-нибудь?
мне нужна помощь.
есть такие ночи, в которых нет воздуха. или я просто забываю, как дышать. от ослепительного страха, мотивированного остаточным инстинктом самосохранения, я прокусываю рот, свешиваю голову с дивана и выплевываю сгустки черной крови. комната в эти моменты становится пыточной камерой, где из стен торчат шипы, а сами стены сверху донизу залиты кровью, воском,чернилами; исписаны проклятьями на латыни, иврите, хинди; изъедены вековой плесенью, ржавчиной, кислотой. я совсем безумная в эти ночи и готова бросаться на них, пытаясь облегчить огромное, жгущее нечто, скрывающееся под ребрами. эта истерика может длиться часами. воспаленное сознание выхватывает только картинки: синие пальцы рук, то, как я поднимаюсь на носочки, а потом обрушиваюсь на пол, потолок с разных углов, о которые тоже можно порезаться, ожесточенный оскал, отраженный в зеркале. все что мне остается, это беззвучно кричать в ладони, обесточивая город. люди с утра проснутся и не смогут сварить себе кофе, потому что мне этой ночью было слишком. слишком больно, слишком страшно, слишком невыносимо. нет такого черного ни в одной палитре, чтобы нарисовать эти ночи. нет таких слов ни в одном языке, чтобы выразить, как мне бывает плохо. я не знаю, как унимать в себе эту стихийную, умертвляющую боль. она сама затихает, оставляя тебя на полу, измученного, с руками, вывернутыми под неестественным углом, с лопнувшими сосудами по всему телу, со вкусом крови во рту. ты открываешь глаза медленно, проверяя, не больно ли, не взорвется ли череп с этим движением. это как похмелье, только острее и глубже в тысячу раз. осторожно подтягиваешь к колени, обнимаешь их руками. из глаз текут слезы и это почти хорошо. почти. совсем хорошо станет, когда удастся заснуть. в голове гулкая и темная, как тоннели метро, пустота. пытаешься нашарить там хоть одну связную мысль, хоть обрывочное воспоминание, хоть строчку песни. не выходит. успокаиваешься. засыпаешь.
думаю, эти записи пригодились бы моему будущему лучащему врачу. это пугает, наверное, если верить. это отвращает, наверное, если представлять. в этом нет ничего прекрасного. я по-ды-ха-ю внутри себя. я самый мертвый из ныне живущих. хоть кто-нибудь умирал такое количество раз? хоть кто-нибудь?
мне нужна помощь.
